Секрет Ярика - Страница 10

Александр Александрович пошел на удаляющийся гон. Заяц покружился на дальних вырубках и опять вернулся.

«Странный случай, очень странный. Допустить, что хозяева ничего не знают? Не может быть, охотники они дельные. Что же тогда?»

Александр Александрович задумчиво бродил по чавкающим и путаным тропинкам.

Встреча с Иваном Ивановичем произошла неожиданно. Охотники шли навстречу по узенькой дорожке, повернув головы в сторону недалекого гона, и сошлись грудь в грудь.

— Висла давно чумилась? — без всякого вступления спросил Александр Александрович.

— Давно.

— Тяжелая была чума?

— Очень.

Уходя, Иван Иванович обернулся, поднял скорбные совиные брови, наморщил пуговку носа и внимательно посмотрел вслед Александру Александровичу.

Большое и неяркое солнце перевалило на закатную сторону, когда Александр Александрович вернулся на полянку у старого хутора.

Гон приблизился. Беляк показался на соседнем холме и спустился по дороге в овражек. Ясно, что сейчас прискачет прямо к ногам. Ага! Ладно, устроим сейчас маленькое представление.

Рискованно, конечно, если промахнешься и заяц уйдет, — такого от охотников наслушаешься, всю жизнь не забудешь.

Александр Александрович перевел предохранитель и поднял ружье к плечу.

Показались заячьи уши, потом и он сам. Ближе и ближе. Место совершенно чистое, ружье надежное. Слышно, как стучит кровь в ушах, как шуршат по траве заячьи лапы.

Заяц сел рядом с недвижным охотником и, поводя отороченными белой шерсткой ушами, слушал гон.

Александр Александрович улыбнулся: «Фотографа бы сюда», погасил улыбку и закричал громко и протяжно:

— Доше-е-л! Доше-е-л!

Беляк прыгнул, как подброшенный пружиной, и, частя длиннющими ногами, стал набирать ход. Десять, двадцать, сорок шагов… Не отрывая щеки от приклада, Александр Александрович еще раз, как можно спокойней закричал: «Доше-е-л!» — и плавно нажал на спуск…

На бугор поднялись охотники. Они молча смотрели, как Александр Александрович потрошил заячью тушку, укрепив ее в развилине березки.

Первым не выдержал Иван Иванович:

— Скажите, пожалуйста, как это получилось, что вы сначала несколько раз крикнули «Дошел», а потом стреляли?

Александр Александрович вынул из рюкзака полиэтиленовый мешок, опустил в него тушку и спокойно ответил:

— У нас так принято! Я сначала крикнул, а потом стрелял. Заяц шел по-чистому, дело верное, я и поторопился крикнуть, чтобы вы зря в болоте не стояли…

Домой шли в сумерках. Илья Андреевич вел смычок.

Собаки нажгли ноги, натягивали поводок, не хотели идти через дорожные лужи. Александр Александрович, устало хлюпая по вязкой грязи, услышал позади себя:

— Мы подумали, Константин Николаевич, пораскинули так и сяк. Нет, не подходят вам эти собаки. Вам на годы надо, а Днепр староват, к Висле другого в пару подобрать трудно…

Недолгое счастье

Федор Иванович рано утром ушел в соседнюю деревню, по просьбе сестры подкрепить стропила. Ей шифер привезли; будут крыть прямо по дранке.

После обеда — обед у нас в деревне рано, не как в городе, — Федшиха вышла за околицу. Заслонясь от солнца ладонью, настойчиво и терпеливо смотрела вдаль, на тот кусок дороги, что идет по полевому бугру и виден из деревни. Ответила мне:

— Доброе утро! Федора жду. В Красной Горе, в помочи. Обязательно угостится.

Рост у Федшихи богатырский, кость широкая, ноги под стать — когда ходит босиком, то будто в новых больших лаптях. Сейчас с ладонью у бровей похожа на былинного богатыря в известной картине Виктора Васнецова.

В противоположность Федшихе ее муж низкоросл, беден костью, и только сильно лысеющая голова, посаженная прямо на плечи, удивляет размерами. Лицо располагающее, приветливое, с добрыми карими глазами. К жизни Федор Иванович относится горячо, заинтересованно, отсюда, очевидно, и любимая приговорочка: «Ужасное дело».

Живут супруги хорошо, согласно. В одном расходятся — в деликатном вопросе о водке. Федор считает вино бесспорным благом, данным от природы, от Бога, таким, как хлеб, вода, молоко, мясо и прочие натуральные продукты. Естественно, чем их больше — тем лучше. Приятелям говорит: «Не пить — зачем жить». Справедливости ради надо сказать, что ума он не пропивает, работает много, толково, хозяйство держит в порядке. Что касается меры, то знает ее плохо. Частенько, приняв хмельное, после громких песен и разговоров засыпает за столом, а если случится крепко выпить в соседней деревне, непременно идет домой. Не рассчитав силы, отдыхает по дороге, приникнув, как и полагается русскому человеку, к матери-земле, даже если она по сезону укрыта снегом.

Федшиха решительно не согласна с таким порядком, предотвратить не может, или не считает себя вправе, но зорко следит за последствиями. Если Федор долго не приходит из соседней деревни, выпрашивает лошадь, запрягает и едет навстречу. Обнаружив супруга, почивающего на обочине, легко грузит его на телегу на предусмотрительно прихваченное из конюшни сено и привозит домой.

К концу дня я вышел за околицу подышать полем и послушать вечер. Солнце еще не село. Некошеные луга удивляли и радовали красками цветущего разнотравья. Белые, синие, красные, желтые головки светились поодиночке и островками. Аромат луга усиливался, густел в недвижности и прохладе вечера. Можно стать на колени, склонить голову к пологу травы и дышать, как пить, благоуханный воздух.

В тишине сутемок только скрипучий голос коростеля: «кржек! кржек! кржек!» И был он как колотушка ночного сторожа, что в давние годы покоила сон деревни и по-смешному отпугивала злого человека.